Самоубийство, совершённое из страха смерти? Это кажется парадоксальным, но встречается не так уж редко. Немало людей высказывались примерно так: "Мой страх смерти настолько велик, что толкает меня к самоубийству". Идея самоубийства предоставляет некую защиту от ужаса. Самоубийство - активный акт: оно даёт возможность человеку контролировать всё, что властвует на ним. Кроме того, как отметил Чарльз Вэл, многие самоубийства связаны с магическим представлением о смерти, которая видится событием временным и обратимым. Индивид, совершающий суицид для того, чтобы выразить враждебность или вызвать чувство вины у других, может верить в сохранение сознания после смерти, что позволит ему насладиться плодами собственной смерти.

Человек несёт ответственность не только за преступления против других людей, моральных или социальных правил; но также за преступления против самого себя.

Психопатология (в любой системе) - это, по определению, неэффективный защитный модус. Даже в случае успешного отражения тяжёлой тревоги защитные маневры блокируют рост, выливаются в скованную и неудовлетворяющую жизнь. Многие экзистенциальные теоретики отмечали высокую цену, которую индивиду приходится платить в борьбе за обуздание тревоги смерти. Кьеркегор знал, что в стремлении не чувствовать "ужас, гибель и уничтожение, обитающие рядом с любым человеком", люди ограничивают и умаляют себя. Отто Ран охарактеризовал невротика как "отказывающегося брать в долг (жизнь), чтобы не платить по векселю (смерть)". Пауль Тиллих утверждал, что "невроз есть способ избегания небытия путём избегания бытия". Эрнест Бекер говорил примерно о том же самом: "Ирония человеческой ситуации состоит в том, что глубочайшая потребность человека - быть свободным от тревоги, связанной со смертью и уничтожением, но эту тревогу пробуждает сама жизнь, и поэтому мы стремимся быть не вполне живыми". Роберт Джей Лифтон использовал термин "психическое оцепенение" для описания защиты невротика от тревоги смерти.

Время является врагом не только потому, что оно сродни смертности, но и потому, что оно угрожает взорвать одну из опор иллюзии исключительности: веру в вечное восхождение. Трудоголик должен сделать себя глухим к посланию времени, в котором говорится, что прошлое расширяется за счёт сокращения будущего.

Ребёнок не может отдать себе отчёт в исчезновении объекта, пока он не установил его постоянство. С другой стороны, постоянство не имеет смысла вне восприятия изменения, разрушения или исчезновения; таким образом, концепция постоянства и изменения формируются у ребёнка в комплексе. 

Для некоторых людей успех - это путь к мстительному превосходству над другими, они боятся, что другие поймут их мотив и, когда успех станет слишком велик, отомстят в ответ. Фрейд полагал, что в этом случае значительную роль играет страх превзойти отца и тем самым оказаться под угрозой кастрации. Бекер даёт новый импульс нашему пониманию, выдвигая мысль, что опасность превзойти отца состоит не в кастрации, а в пугающей перспективе стать своим собственным отцом. Стать собственным отцом значит лишиться успокаивающей, но магической родительской защиты от боли, сопряжённой с сознаванием своей смертности. 

Погружённый в жизнь индивид обречён на тревогу. Обособиться от природы, стать своим собственным отцом, или, по выражению Спинозы, "своим собственным богом", означает предельную изоляцию, означает "самостояние" без поддержки мифа о спасителе или искупителе, без успокаивающего пребывания внутри человеческого стада. Для любого из нас такая полная, беззащитная изолированность индивидуации слишком ужасна, чтобы быть переносимой. 

Пациент, который не смог интегрировать потери в прошлом, в настоящем не может интегрировать перспективу величайшей из потерь - потери себя и всех, кого он знает. 

По сути дела, настоящее нельзя оставить позади - оно всегда держится вровень с нами. Когда мы оглядываемся назад на свою жизнь, даже в самый последний момент, - мы находимся здесь, проживаем жизнь, живём. Настоящее, а не будущее, есть вечное время. 

Невротик уничтожает настоящее, пытаясь найти прошлое в будущем. 

Смерть напоминает нам, что существование не может быть отложено. И что ещё есть время для жизни. Если нам посчастливилось встретиться со своей смертью и ощутить жизнь как "возможность возможности" (Кьеркегор) и узнать смерть как "невозможность дальнейшей возможности" (Хайдеггер), - то вы осознаете, что, пока живы, вы обладаете возможностью - можете изменить свою жизнь до того, как наступит конец - но только до того. 

Всегда, когда наша тревога оказывается привязана к конкретному объекту или ситуации, нам становится лучше. Тревога пытается превратиться в страх. Страх - это боязнь чего-то, некоторой вещи, имеющей координаты во времени и пространстве; со страхом, который таким образом локализован, можно существовать, и им даже можно "управлять" (избегая объекта страха или разработав систематический план преодоления страха); страх - это поток над поверхностью, он не угрожает основаниям. 

Пациент не может смотреть в лицо смерти, пока не является целостной личностью, однако лишь глядя в лицо смерти он может стать по-настоящему целостной личностью. Тревога, связанная с конечностью жизни, слишком велика, чтобы прямо иметь с ней дело, не имея поддержки в виде знания себя как целостной личности... Личность не может вынести конфронтацию с неизбежностью смерти, если не имеет опыта полноты жизни, а шизофреник никогда не жил полно. (Сэрлз)

"Цель психотерапии - привести пациента к той точке, где он сможет сделать свободный выбор"

Ответственность означает авторство. Осознавать ответственность - значит осознавать творением самим собой своего "я", своей судьбы, своих жизненных неприятностей, своих чувств и также своих страданий, если они имеют место. Никакая реальная терапия невозможна для пациента, не принимающего такой ответственности и упорно обвиняющего других - людей или силы - в своей дисфории.

Атрофия структурирующих социальных (и психологических) институтов привела нас к конфронтации с нашей свободой. Если нет правил, нет грандиозного проекта, ничего, что мы должны делать, - мы свободны делать то, что предпочитаем. Наша базовая природа не изменилась, можно сказать, что сегодня, с ликвидацией маскировавших свободу атрибутов, с упразднением налагаемых извне структур мы стали ближе, чем когда-либо, к переживанию экзистенциальных факторов жизни. Но мы не подготовлены; нагрузка оказывается слишком велика, тревога мощно требует разрядки, и мы, индивидуально и социально, вовлекаемся в неистовый поиск защиты от свободы.

В ответ на сетования пациента по поводу его жизненной ситуации терапевт интересуется, каким образом пациент создал эту ситуацию. 

Основная теория депрессии связана с моделью "наученной беспомощности", разработанной Мартином Зелигманом, в которой постулируется, что различные компоненты депрессии (аффективный, когнитивный и поведенческий) являются последствиями рано усвоенного представления, что результаты (то есть награды и наказания) находятся вне собственного контроля. Человек, пришедший к выводу об отсутствии причинно-следственной связи между поведением и его результатами, не только перестаёт эффективно действовать, но также начинает проявлять признаки депрессии. Изложенная в экзистенциальных понятиях, данная модель означает простую вещь: люди, убеждённые в отсутствии своей ответственности за происходящее с ними, могут жестоко расплачиваться за это. Избегая платы в виде переживания экзистенциальной тревоги, сопутствующей сознаванию ответственности, они, как утверждает Зелигман, могут развить в себе фатализм и депрессию.

Скиннер утверждает, что, поскольку мы детерминированы своим окружением, каждый из нас может манипулировать собственным поведением, манипулируя средой. Это утверждение внутренне противоречиво. В конце концов, кто манипулирует средой? Даже самый фанатичный детерминист не может утверждать, что наше окружение детерминирует нас его изменять: это неминуемо вело бы к бесконечному регрессу. Раз мы манипулируем своей средой, значит, мы не детерминированы ею - напротив, детерминирована среда.

Самый центр человеческого бытия - это позиция по отношению к собственной жизненной ситуации. Нельзя отрицать роль в нашей жизнь среды, наследственности или случайности. Ограничивающие обстоятельства несомненны: Сартр говорит о "коэффициенте неприятности". Все мы имеем дело с естественными превратностями, влияющими на нашу жизнь. Например, определённые обстоятельсва могут воспрепятствовать нам найти работу или спутника жизни - физические ограничения, недостаточное образование, плохое здоровье и т.д., - но это не значит, что мы не обладаем ответственностью (или выбором) в данных обстоятельствах. Мы остаёмся ответственными за то, что делаем с нашими ограничениями, за наши чувства по отношению к ним.

Осознание и принятие внешней "данности" (коэффициента неблагоприятности) не означает пассивности по отношению к внешней ситуации. Но полное принятие ответственности подразумевает не только наполнение мира значением, но также обладание свободой и ответственностью за изменение своих внешних обстоятельств. Важно определить индивидуальный коэффициент неприятности. Здесь фундаментальная задача терапии состоит в том, чтобы помочь пациентам внутренне реконструировать то, что они не могут изменить. 

Существенно, что Хайдеггер для обозначения вины и ответственности использует одно и то же слово (shulgig). После обсуждения традиционных употреблений понятия "виновный" он заявляет: "Быть виновным также подразумевает "быть ответственным за", то есть являться источником, или автором, или по крайней мере случайной причиной чего-либо". Мы виновны в той же степени, в какой ответственны за себя и свой мир. Вина - фундаментальная часть Dasein (то есть человеческого "бытия-в" ): "Быть виновным" не есть производное от "быть должным", напротив, быть должным становится возможным лишь на основе исходной виновности". Затем Хайдеггер развивает мысль о том, что "в идее виновности заложено значение "не". Dasein неизменно коституирует и "неизменно отстаёт от собственных возможностей". Таким образом, вина интимно связана с возможностью, или потенциальностью. Когда "зов совести"услышан (зов, возвращающий нас к осознанию своего подлинного модуса бытия), мы неизменно "виновны" - виновны постольку, поскольку потерпели неудачу в осуществлении потенциала этой подлинности.

Слова Тиллиха предельно ясны: "Бытие человека не только дано ему, но также требуется от него. Он ответственен за него; в самом буквальном смысле, он должен отвечать, если его спросят, что он сделал из себя. Тот, кто спрашивает его, - его судья, и это не кто иной, как он сам. Данная ситуацию вызывает его тревогу, которая в относительных терминах есть тревога вины, в абсолютных - тревога самоотвергания или самоосуждения. От человека ожидается, чтобы он сделал из себя то, чем он может стать, чтобы воплотить свою судьбу. Каждым моральным актом, актом самоутверждения человек вносит вклад в воплощение своей судьбы, в актуализацию того, чем он потенциально является".

Небытие составляет опасность для бытия, угрожая нашему моральному самоутверждению, и эта угроза заставляет нас испытывать вину и тревогу самоосуждения.

Мэй: "Бессознательное не следует рассматривать как резервуар культурально неприемлемых импульсов, мыслей и желаний. Я определяю его скорее как потенциальные возможности знания и переживания, которые индивид не может или не хочет актуализировать".

Каждое человеческое существо обладает прирождёнными способностями и потенциями и, более того, исходным знанием об этих потенциях. Тот, кому не удаётся жить настолько полно, насколько возможно, испытывает глубокое, сильное переживание, которое я называю здесь "экзистенциальной виной". 

Экзистенциальная вина (так же, как и тревога) совместима с психическим здоровьем и даже необходима для него. "Когда человек отрицает потеницальные возможности, терпит неудачу в их осуществлении, он находится в состоянии вины".

Расхождение между тем, что мы есть, и чем могли бы быть, заставляет нас презирать себя, и это презрение нам приходится преодолевать всю свою жизнь.

Экзистенциальная вина - это позитивная конструктивная сила, советчик, возвращающий нас к самим себе. 

Экзистенциальная вина- это нечто большее, чем дисфорическое аффективное состояние, чем симптом, который должен быть проработан и устранён. Терапевту следует рассматривать её как зов изнутри, который, если мы будем внимательны к нему, может стать нашим проводником к личностной самореализации. Тот, кто испытывает экзистенциальную вину, совершил преступление против своей судьбы. Жертва преступления - собственное потенциальное "я". Искупление достигается погружением в "подлинное" призвание человеческого существа, которое, как сказал Кьеркегор, есть "воля быть собой". 

Осознание ответственности само по себе не синонимично изменению; оно только первый шаг в процессе изменения. Чтобы измениться, человек должен прежде всего принять на себя ответственность: он должен связать себя с каким-то действием. Само слово "ответственность" обозначает эту способность - "ответ" + "способность" - то есть способность ответить. Изменение является целью психотерапии, и терапевтическое изменение должно выражаться в действии, а не в знании, намерении или мечтаниях. 

Что такое действие, с точки зрения психотерапии? Является ли размышление действием? В конце концов, можно продемонстрировать, что мысль потребляет энергию. Велис доказывает, что расширение концепции действия, чтобы она включала в себя мысль, лишило бы действие его смысла. Мысль сама по себе и вне связи с другими явлениями не имеет внешних последствий, хотя может быть совершенно необходимой увертюрой к действию: человек может, например, планировать, репетировать действие или набираться решимости для него. Действие выводит человека за его пределы; оно включает в себя взаимодействие с окружающим человека физическим или межличностным миром. Оно не обязательно влечёт за собой заметное или хотя бы только наблюдаемое движение. Лёгкий жест по отношению к другому или взгляд на него может быть действием, имеющим важный смысл. Действие имеет две стороны: его оборотная сторона - отсутствие действия. 

Объяснять поведение на основе мотивации значит освобождать человека от ответственности за его действия. Мотивация может влиять на волю, но не может заменить её; несмотря на разнообразные мотивы, индивид всё же имеет выбор - вести или не вести себя определённым образом. 

Терапевт помогает пациенту понять, что не просто индивид ответственен за его ситуацию, но только он ответственен. Из этого естественным образом следует, что он исключительно ответственен за трансмутацию своего мира. Иными словами, никто не может изменить мир человека вместо него. Человек должен (активно) меняться, чтобы измениться. 

Терапевт не может ни творить волю, ни вдыхать или вселять волю в пациента; он может только освобождать волю, снимать оковы со связанной, подавленной воли пациента.

Мэй подчёркивает, что желания отличаются от потребностей, сил или тропизмов в одном важном отношении: желания наполнены смыслом. Индивид не желает слепо. Мужчина не просто желает, например, секса с женщиной: он находит одну женщину привлекательной, а другую - отвратительной. Желание селективно и чрезвычайно индивидуализировано. Если мужчина хочет половых отношений со всеми женщинами без разбора, значит, с ним что-то всерьёз не так. Это состояние является либо результатом необычайного давления среды, как в случае с солдатами, размещёнными на долгое время на изолированной арктической станции, либо психопатологии: человек отказывается от своей свободы и становится уже не управляющим, а управляемым. Именно такое состояние "желания" без желающего мы называем "неврозом". 

Желание, которое Мэй определяет как "воображаемую игру с возможностью возникновения какого-то акта или состояния" - первый шаг процесса проявления воли. Только после того, как возникает желание, индивид может нажать на "спусковой крючок усилия" и инициировать оставшуюся часть волевого акта, заключающегося в принятии внутреннего обязательства в выборе, который достигает кульминации. "Желание" даёт "воле" теплоту, содержание, воображение, детскую игру, свежесть и богатство. "Воля" даёт "желанию" самонаправленность, зрелость. Без "желания" "воля" теряет свою жизненную силу, свою жизнеспособность и склонна угаснуть в самопротиворечии.

Человек только тогда может действовать для себя, когда имеет доступ к своим желаниям. Если он испытывает недостаток в этом доступе, он не может проецировать в будущее, и ответственный волевой акт умирает при рождении. Как только желание становится явным, оно запускает процесс волеиъявления, в конце концов трансформирующийся в действие. Как мы назовём этот процесс трансформации? Между желанием и действием должно стоять обязательство: мы как бы "заносим в свой внутренний протокол своё стремление сделать что-то". 

Принять решение означает, что последует действие. Если действие не следует, значит, никакого подлинного решения не было принято. Если желание возникает без действия, значит, не было никакого истинного проявления воли. 

Некоторые люди сидят на перекрёстках, не выбирая ни одной дороги, потому что они не могут выбрать обе, лелея иллюзию, что если они просидят достаточно долго, оба пути сольются в один и, следовательно, оба будут возможны. Зрелость и мужество - это, в значительной степени, способность именно к таким отречениям, а мудрость - в немалой доле способность находить пути, которые позволят обходиться как можно меньшим числом отречений. (Велис)

Ответственность - это обоюдоострый меч: принятие нами ответственности за свою жизненную ситуацию и решение измениться подразумевает, что мы одни в ответе за прошлое крушение своей жизни и могли бы измениться давным-давно. 

Терапевты, как бы они этого не хотели, не могут сотворить волю или внутреннее обязательство пациента, не могут нажать на выключатель решения или вдохнуть в пациента решимость. Но они могут повлиять на факторы, которые, в свою очередь, влияют на проявление воли.

Когда в терапевтической ситуации пациент разуверяется в деструктивности своей воли, он постепенно становится способен к эффективному волеизъявлению и в других областях. 

В той мере, в которой человек отвечает за собственную жизнь, он одинок. Ответственность подразумевает авторство, сознавать своё авторство означает отказаться от веры, что есть другой, кто создаёт и охраняет тебя. Акту самосотворения сопутствует глубокое одиночество. Человек начинает сознавать космическое безразличие вселенной.

Переживания, возникающие тогда, когда человек остаётся один и повседневные ориентиры внезапно утрачиваются, обладают способностью вызывать чувство жути - чувство не-домашности мира. Заблудившийся путник; лыжник, внезапо обнаруживший себя не на лыжне; водитель, который в густом тумане больше не видит дорогу - в таких ситуациях человека нередко охватывает страх независимо от присутствия физической угрозы. Это страх одиночества - ветер, дующий из собственной внутренней пустыни - ничто, находящегося в сердцевине бытия.

Выйти из состояния межличностного слияния означает столкнуться с экзистенциальной изоляцией, сопровождающейся страхом и бессилием. Дилемма слияния-изоляции - или, как её обычно называют, привязанности-сепарации - основная экзистенциальная задача развития. Именно это имел в виду Отто Ранк, подчёркивая значимость родовой травмы. Для Ранка рождение было символом любого выхода из погруженности в целостность. Ребёнок боится именно самой жизни. 

Экзистенциальная и межличностная изоляция сложно взаимосвязаны между собой. Выход из межличностного слияния бросает индивида в экзистенциальную изоляцию. Неудовлетворительное существование в слитности, так же как слишком ранний или слишком неуверенный выход из неё, приводят к тому, что человек не готов встретиться с изоляцией, сопутствующей автономному существованию. Страх экзистенциальной изоляции является движущей силой многих межличностных отношений.

Проблема отношений - это проблема слияния-изоляции. С одной стороны, человек должен научиться быть в отношениях с другим, не поддаваясь желанию избегнуть изоляции, став частью этого другого. Но он также должен научиться, будучи в отношениях с другим, не низводить другого до роли средства, не делать из него орудие защиты от изоляции. Основная межличностная задача человека состоит в том, чтобы быть одновременно "частью" и "отдельно".

Именно встреча с одиночеством в конечном счёте делает возможной для человека глубокую и осмысленную включённость в другого.

Любовь не отменяет нашу отъединённость - это данность существования, которую можно принимать без страха, но невозможно устранить. Любовь - это лучший способ справляться с болью отъединённости. 

Не все формы любви одинаково хорошо отвечают на муку отъединённости. Фромм отличал "симбиотическое слияние", сниженную форму любви от "зрелой" любви. Симбиотическая любовь, включающая в себя активную (садизм) и пассивную (мазохизм) формы, - это состояние слияния, в котором ни одна сторона не является целостной и свободной. Зрелая любовь - это "союз при условии сохранения целостности, индивидуальности человека... В любви осуществляется парадокс, когда двое становятся одним и всё же остаются двумя". 

Любовь - положительное действие, а не пассивный аффект, это отдача, а не получение, "участие", а не "увлечение". Необходимо провести различие между "отдачей" и "опустошением". Индивид с ориентацией на накопление, получение или эксплуатацию, отдавая, будет чувствовать себя в результате опустошённым, обнищавшим, человек торгующего типа ощутит себя обманутым. Но для зрелой продуктивной личности отдача - это выражение силы и изобилия. В акте отдачи человек выражает и усиливает себя как живое существо. "Когда человек отдаёт, он привносит нечто в жизнь другого человека, и то, что привнесено, возвращается к нему; при истинной отдаче он не может не получить того, что отдаётся ему. Отдача делает другого человека также дающим, и они оба разделяют радость того, что привнесено ими в жизнь". 

В зрелых, заинтересованных отношениях человек всем своим существом связан с другим. В той мере, в какой он удерживает вне отношений часть себя, чтобы наблюдать за отношениями или за воздействием, которое он оказывает на другого, отношения терпят неудачу. 

Полноценные заинтересованные отношения - это отношения с партнёром, а не с каким-то третьим персонажем из прошлого или настоящего. 

Трагическая история заключается в том, что люди, испытывающие столь отчаянную потребность в комфорте и удовольствии подлинных отношений, как раз наименее способны развивать такие отношения.

Роберт Хобсон утверждает: "Быть человеком означает быть одиноким. Продолжать становиться личностью значит исследовать новые способы опираться на своё одиночество".

"Индивид, будучи одиноким и приняв это, реализует себя в одиночестве и формирует узы или переживание глубокой связи с другими людьми. Одиночество не изолирует индивида, не влечёт раскола или расщепления "я"; напротив, оно усиливает индивидуальную целостность, восприимчивость, чувствительность и человечность" (Кларк Мустакас).

Отчасти задача терапевта состоит в том, чтобы помочь пациенту встретиться с изоляцией, осуществить то, что вначале порождает тревогу, но в конечном счёте катализирует личностный рост. В "Искусстве любви" Фромм писал, что "способность быть в одиночестве - это условие способности любить".

Франкл: "Конституирующая характеристика бытия человека состоит в том, что оно неизменно указывает и направлено на что-то отличное от него самого". 

Отсутствие ощущения смысла жизни способствует психопатологии грубо линейным образом: чем меньше ощущение смысла, тем больше тяжесть психопатологии.

Единственный смысл смысла заключается в смягчении тревоги: он появляется в нашей жизни для того, чтобы ослабить тревогу, вызываемую конфронтацией с жизнью и миром вне какой-либо изначально определённой структуры, которая внушала бы уверенность и чувство безопасности. Однако имеется ещё одна жизненно важная причина, по которой мы нуждаемся в смысле. Ощущение жизненного смысла, возникнув, даёт начало ценностям, которые, в свою очередь, синэргически усиливают ощущение смысла. 

Франкл утверждает, что прошлое не только реально, но также постоянно присутствует. Ему жаль пессимиста, который отчаивается, видя, как его отрывной календарь становится с каждым днём всё тоньше, и он восхищается человеком, сохраняющим каждый листок, соответствующий удачному дню, и с радостью размышляет о полноте дней, представленных этими страницами. Такой человек будет думать: "Вместо возможностей у меня остались реальности". 

Убеждённость в том, что жизнь без достижения цели не полна, - не столько трагический экзистенциальный факт жизни, сколько западный миф, культуральный артефакт. Восточный мир не допускает мысли, что у жизни есть "пункт назначения" или что она представляет собой проблему, которая должна быть решена: нет, жизнь - это тайна, которую нужно прожить. Жизнь просто есть, и мы просто оказались вброшены в неё. Жизнь не требует обоснования.

Вовлечённость - самое эффективное терапевтическое средство против бессмысленности. Ощущение осмысленности - побочный продукт вовлечённости. Вовлечённость всем сердцем в любое из бесконечного множества жизненных действий не только устраняет вредное влияние галактической точки зрения, но и увеличивает наши шансы соединить события нашей жизни в некую целостную картину. 

Самое важное средство работы терапевта - это его собственная личность, через которую он вовлекается в отношения с пациентом. Терапевт ведёт пациента к вовлечённости в отношения с другими, и первый шаг на этом пути обеспечивается его личностным глубоким и подлинным отношением к пациенту. 

Такие психические феномены, как воля, принятие ответственности, отношение к терапевту и вовлечённость в жизнь, являются ключевыми процессами терапевтического изменения.